Dynamics of Development of Oikonymic System in Northern Lyudik Language Area

Some aspects of the formation of the oikonymic system of the local territory during the second half of the II millennium, which is caused, on the one hand, by the development of the settlement structure, and on the other, by the laws of toponymic nomination are discussed in the article. The material for analysis was information from historical documents (cadastres, census lists, lists of populated areas) of the 16th - early 20th centuries, as well as the results of field gatherings in the territory of the northwestern Onega inhabited by Karelian people. It is proved that the system of oikonyms includes elements dating back to different chronological periods. At the same time, oikonymic models are identified that mark individual stages in the development of the system. Particular attention is paid to the existence of oikonyms on two levels: official (written) and unofficial (oral). Of these, the former was more conservative, and the latter was more responsive to changes in circumstances related to the life of the settlement, change of ownership of the courtyard, etc. It was revealed that the widespread adoption and consolidation in the official practice of popular names occurred in the middle of the XIX century. The relevance of the study lies in a number of new etymological interpretations of oikonyms, for which historical sources are used, which made it possible to build chains of successively changing variants of the name. As a result, some Karelian folk forms of Orthodox names were reconstructed, and the list of non-calendar Karelian anthroponyms was expanded

Russian Dialects as a Resource for Finniс Historical Lexicology

Поступила в редакцию: 27.05.2021. Принята к печати: 07.07.2021.Submitted: 27.05.2021. Accepted: 07.07.2021.В статье предложена реконструкция ряда вепсских и карельских людиковских производных лексем, материалом для которой послужила диалектная лексика русских говоров Обонежья. Утраченные из названных прибалтийско-финских языков в силу обрусения населения, проживавшего вдоль транзитных водно-волоковых путей, использовавшихся для освоения Обонежья уже начиная с времен Великого Новгорода, они сохранились в качестве субстратных или заимствованных в территориально смежных русских говорах. Вепсские и карельские языковые данные традиционно используются для этимологической интерпретации русской диалектной лексики. Обратный же подход — привлечение русских диалектов как ресурса для прибалтийско-финских этимологических исследований — не получил широкого применения. При реконструкции важен учет таких параметров, как ареал русского слова, нацеливающий на вполне определенный прибалтийско-финский язык-этимон; закономерности фонетической субституции и адаптации специфических прибалтийско-финских звуков и звукосочетаний в русские говоры; бытование слова и его семантика в родственных языках. Дополнительные возможности предоставляет привлечение топонимических данных — в силу массовости и хорошей сохранности топонимов. В статье реконструировано несколько вепсских и людиковских производных лексем, не зафиксированных в словарях и других источниках. Среди них лексемы с суффиксами -(e)k и -(e)h (*katek ‘тонкий лед’, *torek ‘шум, треск, грохот’, *čapek ‘заросшая подсека’, räbeh ‘сырое низкое место в лесу’), вепсское отглагольное имя *kütm < *kütkim ‘привязь для рогатого скота’ с суффиксом -im, людиковский термин *hörpäk ‘кол с сучьями для сушки сена’ с суффиксом -äk и вепсский ландшафтный термин *pugend ~ *pugond ‘быстрина с узким руслом на реке’, в котором воплотился суффикс -nd (< -nto). Источником русских диалектных данных послужило монументальное издание — «Русский диалектный этимологический словарь. Лексика контактных регионов», подготовленный С. А. Мызниковым (2019). В нем проведена большая работа по поиску прибалтийско-финских корней для русских лексем. Понятно, что у автора словаря возникали естественные сложности в атрибуции русских диалектных лексем, для которых не сохранился их вепсский или карельский этимон. Интерпретации, которые изложены в статье, попутно уточняют, дополняют, а иногда и исправляют этимологии «Русского диалектного этимологического словаря».This article proposes a reconstruction of a number of Vepsian and Ludic Karelian derivatives of lexemes, referring to the dialectal vocabulary of the Russian dialects of Obonezhye region. Having been lost from the aforementioned Finnic languages due to the Russification of the population living along the transit waterways used for the development of Obonezhye region since the time of Veliky Novgorod, they have survived as substratum or borrowed units in geographically adjacent Russian dialects. Vepsian and Karelian language data are traditionally used for the etymological interpretation of the Russian dialect lexicon. The reverse approach, i.e. the involvement of Russian dialects as a resource for Finnic etymological studies has not been widely used. When reconstructing, it is important to consider such parameters as the area of the Russian word, aiming at a well-defined Finnic language etymon; patterns of phonetic substitution and adaptation of specific Finnic sounds and sound combinations into Russian dialects; the existence of a word and its semantics in related languages. Additional opportunities are provided by the use of toponymic data due to the massive character and good preservation of toponyms. The article reconstructs several Vepsian and Ludic derived lexemes which have not been recorded in dictionaries or other sources. Among them, there are lexemes with suffixes -(e)k and -(e)h (*katek ‘thin ice’, *torek ‘noise, crackling, rumbling’, *čapek ‘overgrown undercut’, räbeh ‘damp low place in the forest’), Vepsian verbal name *kütm <* kütkim ‘leash for cattle’ with the -im suffix, Ludic term *hörpäk ‘stake with branches for drying hay’ with the suffix -äk and Vepsian landscape term *pugend ~ *pugond ‘swift with a narrow bed on the river’, in which the suffix -nd (< -nto) is embodied. The source of Russian dialectal data is the monumental publication Russian Dialect Etymological Dictionary. Vocabulary of Contact Regions (2019) prepared by S. А. Myznikov. A lot of work was done in it to find Finnic roots for Russian lexemes. The author of the dictionary had natural difficulties in attributing Russian dialect lexemes, for which their Vepsian or Karelian etymon did not survive. The interpretations presented in the article, along the way, clarify, supplement, and sometimes correct the etymology of the Russian Dialect Etymological Dictionary.Статья подготовлена в рамках выполнения госзадания КарНЦ РАН, тема № 121070700122-5 «Фундаментальные и прикладные аспекты исследования прибалтийско-финских языков Карелии и сопредельных областей».The study is a part of the state assignment carried out by the Karelian Research Centre of the RAS, topic 121070700122-5 “Fundamental and Applied Aspects of the Study of the Finnic Languages of Karelia and Adjacent Regions”

Karelian Anthroponymic Heritage in Russian Zaonezhye

Поступила в редакцию: 31.08.2023. Принята к печати: 24.10.2023.Submitted: 31.08.2023. Accepted: 24.10.2023.В статье анализируются некалендарные карельские антропонимы, выявленные в архивных документах XVI–XVII вв. по Заонежскому полуострову и свидетельствующие о карельском наследии этой маркерной для культуры Русского Севера территории. Для анализа привлечены материалы писцовых книг, а также редко попадающие в поле зрения филологов делопроизводственные источники заонежского волостного самоуправления. Последние составлялись на местах с опорой на информацию местных жителей, поэтому в них чаще, чем в писцовых книгах, встречаются именования, бытовавшие в народной среде. Среди них есть так называемые родовые патронимы и собственно прозвищные именования. При этом они в соответствии с универсальной закономерностью, характерной для прозвищных именований, отражают негативные характеристики человека: изъяны во внешнем облике и личностных характеристиках человека: леность, глупость, болтливость и др. В ходе анализа предложены многие новые этимологии карельских некалендарных антропонимов. Для этимологии широко привлекались данные современной карельской антропонимии. Ценность этой антропонимии в том, что она существенно расширяет фрагментарные знания о традиционном карельском именослове, особенно бытовавшем за пределами карельского Приладожья. Далее, она вносит свой вклад в реконструкцию карельской страницы в истории Заонежья, поскольку содержит имена реально проживавших здесь карелов. Для истории карельского языка существенным оказывается то обстоятельство, что в ситуации почти полного отсутствия карельских памятников письменности XVI–XVII вв. этот материал содержит некоторые, пусть и смазанные русской адаптацией, особенности языка того времени. Предложены также некоторые структурные маркеры для вычленения прибалтийско-финских по корням антропонимов.This article analyses non-calendar Karelian anthroponyms identified in archival documents from the sixteenth and seventeenth centuries on the Zaonezhye Peninsula and testifying to the Karelian heritage of this marker for the culture of the Russian North. The analysis draws upon materials of written books, as well as sources of Zaonezhye Volost self-government, which rarely come to the attention of philologists. The sources were compiled on the site with the support of information from residents, consequently, in them, more often than in written books, there are names that used to be found in the national environment. Among them, there are so-called family patronymics and nicknames. At the same time, in accordance with the universal pattern characteristic of nicknames, they reflect the negative characteristics of a person, i.e. laziness, silliness, talkativeness, etc. Many new etymologies of Karelian non-calendar anthroponyms are proposed in the analysis. For etymology, the author extensively uses data of modern Karelian anthroponyms. The value of this anthroponymy is that it significantly expands the fragmentary knowledge of traditional Karelian nouns, especially existing outside Ladoga Karelia. Additionally, it contributes to the reconstruction of the Karelian page in the history of Zaonezhye, as it contains the names of the Karelians who lived there. For the history of the Karelian language, it is significant that in the situation of almost complete absence of Karelian writing dating back to the sixteenth and seventeenth centuries, this material contains some features of the language of that time, albeit blurred by Russian adaptation. Some structural markers for distinguishing Finnic anthroponyms by their roots are also proposed.Статья подготовлена в рамках выполнения госзадания КарНЦ РАН, тема № 121070700122-5 «Фундаментальные и прикладные аспекты исследования прибалтийско-финских языков Карелии и сопредельных областей».The study is a part of the state assignment carried out by the Karelian Research Centre of the RAS, topic 121070700122-5 “Fundamental and Applied Aspects of the Study of the Finnic Languages of Karelia and Adjacent Regions”

Marginal imprint of human land use upon fire history in a mire-dominated boreal landscape of the Veps Highland, North-West Russia

Dendrochronological reconstructions inform us about historical climate-fire-human interactions, providing a means to calibrate projections of future fire hazard. Most of these reconstructions, however, have been developed in landscapes with a considerable proportion of xeric sites that could potentially inflate our estimates of the historic levels of fire activity. We provide a 420-year long reconstruction of fires in a mire-dominated landscape of the Veps Nature Park, North-West Russia. The area has mostly escaped large-scale forestry operations in the past and is an example of pristine mid-boreal vegetation with a high (approximately 30% for the area studied) proportion of waterlogged areas with ombrotropic mires. The historical fire cycle was 91.4 years (90% confidence intervals, CI 66.2-137.6 years) over the 1580-1720 period, decreasing to 35.9 (CI 28.1-47.6 years) between 1730 and 1770, and then increasing again to 122.7 years (CI 91.0-178.0 years) over the 1780-2000 period. Early season fires dominated over late season fires during the reconstruction period. We documented a higher fire activity period between 1730 and 1780, resulting from the increase in early season fires. This period coincided with one of the largest multi-decadal declines in the reconstructed spring precipitation since 1600 CE, although we found no significant relationship between fire and precipitation over the whole reconstructed period. The nine largest fire years were associated with negative summer precipitation and positive summer temperature anomalies over the study region. Land-use history of the area did not appear to have an effect on historical fire dynamics. Modern (1996-2016) fire records indicate a regional fire cycle of ~ 1300 years, featuring a pronounced pattern with early (April-May) and late (July-September) season fires. The uniform fire cycle in the area since 1780, occurrence of nine largest fire years during years with spring-summer droughts, and low ignition frequencies over the last 420 years (0.005 to 0.037 ignitions per year and km2) suggest that the fire regime of the Veps Highland remained largely natural until the onset of the 20th century

Field Research of Karelian Toponymy

The article reviews toponymy field research carried out by the Institute of Language, Literature and History of the Karelian Research Centre of the Russian Academy of Sciences during the past 40 years and aiming to create and enlarge the card index of Karelian and neighbouring districts’ toponyms. The author determines the boundaries of the examined territory, characterizing the extent to which Russian and Baltic-Finnish (Karelian and Veps) toponymy is studied along with toponymy collection methods applied.В статье дается обзор полевых исследований топонимии, проводимых Институтом языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН на протяжении 40 лет и имеющих целью создание и пополнение Научной картотеки топонимов Карелии и сопредельных областей. Автор очерчивает границы обследованной территории и характеризует степень изученности на ней русской и прибалтийско-финской (карельской, вепсской) топонимии, а также используемые методики сбора

Phonetic Variants of the Ancient Toponymic Stem *Ylä- ‘Upper’ and Their Genesis in the Hydronymy of Karelia

The paper explores modifi cations of the ancient proto-Finnic toponymic stem *Ylä- ‘top, upper,’ attested in the hydronymy of Karelia and adjacent regions. The analysis aims to reveal its phonetic variants and their sources. It is observed that in hydronyms the stem is used both independently and in conjunction with some formants. The latter, originating from derivational suffi xes and grammatical markers, have a strong tradition of usage evidenced by a number of discovered toponyms with markers having specifi c protolanguage features. For instance, toponyms like Ilinž/järv (-nžV < Proto-Saami *-ńće), Ylini/järvi (Finnic -ini), Yliz/järvi (Finnic -ize) showcase different stages of the development of diminutive / attributive suffi x. The so-called superlative suffi x, derived from the protolanguage superlative marker *-maηće/*-mäηće, along with its Saami and Finnic modifi cations, is attested in lake names such as Il’mozero, Ilemenza, Il’maž, Il’meza, Elimozero, El’mus, Ylimäine, Ylimäis/järvi etc. on the territory of Karelia and adjacent areas. It is proposed that the same logic applies to the origins of the Novgorod placename Ilmen. To underpin the attempted “upper” toponymic stems reconstruction, the study brings them in line with other place names derived from the stems with spatial semantics, formed with similar formant-types (e.g. lake Pelonč, Pil’masozero, Kukimasozero, Tarazmane). A certain areal distribution of naming patterns, apparently marking different ethno-linguistic groups, is also identifi ed. Specifi cally, the pattern El’muz ~ Elimys known in the Central Karelia and west adjacent areas of Eastern Finland refl ects the Late Proto-Saami linguistic condition. The pattern Ileksa, given its tight range between the lakes Lachа, Vozhe, Beloye, and Onega, as well as its phonetic appearance, may be an ancestry of an earlier language condition, associated with the Late Kargopol archaeological culture. The said culture’s areal quite accurately repeats the outlines of the toponymic range of Ileksa and some other toponymic patterns having a common Finnic-Saami and, in some cases, ancient western Uralic sources.В статье рассмотрены модификации древней прафинской топоосновы *Ylä- ‘Верх, верхний’, известные в гидронимии Карелии и смежных территорий. Выявлены ее фонетические варианты и их генезис. Показано, что эта основа выступает в гидронимах как самостоятельно, так и в связке с формантами. При этом последние, восходя к словообразовательным суффиксам и грамматическим показателям, имеют прочные традиции использования, которые подтверждаются выявлением некоторого ряда топонимов с праязыковым обликом показателя. Так, разные стадии развития деминутивного / атрибутивного суффикса реализованы в топонимах Ilinž/järv (-nžV < прасаам. *-ńće), Ylini/järvi (приб.-фин. -ini), Yliz/järvi (приб.-фин. -ize-). Так называемый суперлативный суффикс, восходящий к праязыковому показателю превосходной степени *-maηće/*-mäηće и его саамским и прибалтийско-финским модификациям, отразился в лимнонимах Ильмозеро, Илеменза, Ильмаж, Ильмеза, Элимозеро, Эльмус, Ylimäine, Ylimäis/järvi и др. на территории Карелии и смежных областей. В этом ряду предлагается рассматривать и истоки новгородского топонима Ильмень. Предпринята попытка ввести выявленные «верхние» топоосновы в ряд других образований от основ с пространственной семантикой, оформленных аналогичными формантами (например, оз. Пелонч, Пильмасозеро, Кукимасозеро, Tarazmane), которая призвана поддержать проведенные выше «верхние» реконструкции. Выявлена также определенная ареальная дистрибуция моделей, очевидно, маркирующих разные этноязыковые коллективы. Модель El’muz ~ Elimys, известная на территории Центральной Карелии и в примыкающих с запада районах Восточной Финляндии, отражает позднепрасаамское языковое состояние. В свою очередь, модель Илекса, исходя из ее плотного ареала между озерами Лаче, Воже, Белое и Онежское, а также фонетического облика, может быть наследием более раннего языкового состояния, характеризовавшего носителей позднекаргопольской археологической культуры. Ареал последней довольно точно повторяет очертания топонимного ареала Илекса, а также ряда других, имеющих общие прибалтийско-финско-саамские, а в некоторых случаях и древние западноуральские истоки.This work was performed with fi nancial support from the Federal budget, within the framework of the targeted research program carried out by the Institute of Language, Literature and History of the KarRC RAS (project АААА-А18-118012490344-5 “Finnic Languages of the Northwest of the Russian Federation: Linguistic Research in the Sociocultural Context”).Финансовое обеспечение исследований осуществляется из средств федерального бюджета на выполнение государственного задания КарНЦ РАН (№ АААА-А18-118012490344-5 «Прибалтийско-финские языки Северо-Запада Российской Федерации: лингвистические исследования в социокультурном контексте»)

“Finnish”-Saami Flood in the Toponymy of Karelia and Russian North

The article analyzes four toponymic stems with the meaning of ‘flood, overflow of water’ that have Balto-Fennic and — more broadly — Finno-Ugric origins and are attested in the toponymy of Karelia, as well as beyond its southeastern borders — in the Russian North. The materials were retrieved from of the Card index of toponyms of Karelia and adjacent regions, as well as the Toponymic card index of the Ural University (data related to Russian North). By virtue of semantics, the toponymic stems under consideration primarily occur in the names of water bodies, as well as flood lands. The analysis shows that all stems have verbal nature and thus are deverbal names. For two of them (Tulv- and Pais-/Paiž-) etymons (tulva, paise) are found in modern Balto-Fennic languages. For the third stem — Kost- (Kosht-, Kust-, Kusht-), which is traditionally associated with Balto-Fennic adjective kostea ‘wet,’ the author suggests the possibility of a ‘flood’-related interpretation. This proceeds, on the one hand, from the fact that the waterlogged places during the flood can be characterized as damp, wet, on the other hand, from the meaning of return movement inherent in the verbal stem kosta-. The latter reflects the characteristic movement of water back and forth. Finally, the fourth toponymic stem is based on the Saami linguistic data and their proto-linguistic reconstruction *pēnte- ‘overflow, rise (about the water level)’ which is presumably present in a number of place names. The analysis makes it possible to revise or at least offer new possibilities for the etymological interpretation of some landscape terms (e.g. pendus), as well as toponymic stems that are substratal for the Russian North and toponyms formed from them (Kushta, Pazha, Pindusha). It ultimately advances us in our search for the origins of the substrate toponymy of the Russian North

The Riddle of Vyga

In her investigation of etymological origins of the name of the river Vyg, flowing into the White Sea, the author arrives at a conclusion that the name ( Lapp. North. viekkâ, East. vīgg, vikk ‘power, big and strong’.Исследование выполнено в рамках проекта Академии наук Финляндии № SA 208153