В последнее десятилетие жизни у Гоголя появились сомнения относительно целесообразности и социальной пользы литературы, поэтому он, отклонясь от эстетизма, обратился к религиозной мистике. То душевное состояние довело его до раздвоения личности, до палинодии (подобным образом апостол противопоставлен гению), что, в конечном счете, заставило писателя отречься от своих ранних произведений, изъять их или собственноручно сжечь. Что подтолкнуло Гоголя к сожжению второго тома Мертвых душ? Трудно поверить в то, что геростратовские мелочные цели склонили эту духовную величину к столь отчаянному шагу, к уничтожению продолжения главного труда своей жизни, над которым он работал целых 17 лет. Мы считаем, что его поступку содействовали и историко- метафизическое содержание, и коммуникативная недостаточность литературной речи того времени. Целью нашего исследования как раз и является разгадать, найти шифр-ключ к пониманию причин сожжения Гоголем рукописи. В своей статье мы даем обзор художественно-философского и религиозно-философского начал, на фоне которых настали произведения Гоголя, и единственно в контексте которых их можно интерпретировать. Мы пришли к выводу, что Гоголя искусство перестало удовлетворять, он томился и стремился к вечности, к абсолюту. Его кризис по природе не только эстетический, но и метафизический. Он верил в то, что обращается к миру с последним посланием, осознавал, что литература больше не абсолютна, не целостна. Тщетно Гоголь пытался пропитать свою эпопею цельностью жизни, ему никак не удавалось сложить распадающиеся детали в органическое целое. Вот когда Гоголь обратился к вере, единственной, по его убеждению, обладающей чертами утилитарности. Вот в чем причина намерения заменить жизнь писателя жизнью священника. Он считал, что язык Евангелия универсальнее языка литературы: он сообщает общие истины, в отличие от частных, высказываемых поэзией, а посему цивилизацию нужно подвергнуть евангелизации.
Гоголь намеревался изображать героев-образцов, а получилось нечто другое - образцовые герои, что означало полный или частичный отход от воспроизведения отрицательных черт, действительность приукрашена, обрисована буколически. Как любой великий художник он осознавал, что в поэтическом произведении воспитательный компонент не должен быть налицо. Этим и объясняется то, что Гоголь бросил в камин вторую часть своего романа, в которой приукрасил русскую жизнь и действительность, и где роман мог превратиться в лживую декорацию существующей системы.In the last ten years of his life Gogol came to have insecurities and doubts about the social utility of literature and for this reason he turned from aesthetics to religious mysticism. This intellectual attitude led to a psychic split, a palinode, and turned the apostle against the genius, which resulted in the denial, renouncement and burning of his earlier writings. What made Gogol throw the second volume of Dead Souls into the flames? Petty, Herostratian motives could hardly have forced such a great spirit to make such a desperate move as to annihilate the sequel of his masterpiece, on which he worked for seventeen years altogether. The whole historical-metaphysical contents of the era and the communicative insufficiencyof the literary language could have played a part in it. The present study aims at deciphering the causes of this book-burning.
In his article Zoltán Hajnády gives an overview of the philosophy of art and religion, the pre- and post-text, which formed a background to the emergence of Gogol’s works, and in whose context they can be interpreted. He comes to the conclusion that Gogol was not satisfied by art anymore, he wanted infinity, the absolute. His crisis had not only aesthetic, but also metaphysical dimensions. He had believed that he would transmit the ultimate message to the world, but was forced to realise that literature is not a totality, not the absolute any more. He tried to condense the totality of life in his epic in vain: the scattered fragments would not form an organic whole. At this point he turned to religion, which still carried elements of universality in his conviction. It was for this reason that he wanted to exchange the life of a literary man for that of a monk. He thought the language of the Gospel to be more universal than that of literature: as opposed to the particular nature of poetry, it enounces the universal truth, ergo evangelization must permeate civilisation.
Gogol wanted to depict paragons, but ended up idealising characters instead, which meant the partial or total omission of negative features, the disproportionate beautification and bucolic representation of reality. As an outstanding artist he clearly saw that unveiled didactic intentions must not appear in a work of art. That is why he threw the second part of his work, which showed Russian life in a beautified form and which would have made his novel seem to be a false decoration of the regime, into the fireplace
