Almost to the end of the Soviet era, the language of Soviet cinema, whose development from the 1930s onwards was blocked by inertia caused by censorship and aesthetics subordinated to ideology, did not develop its own aesthetic of nudity. The list of Soviet films made before the Perestroika period featuring less or more direct images of a naked body is very limited, numbering – depending on the definition of "nakedness" – between ten and a few dozen films. The situation changed markedly in the Gorbachev era, when the increased pluralism of public discourse and the weakened influence of the censor led to a rapid increase in everything that characterised the Western film aesthetic. As a result, naked bodies, and especially those parts that particularly attracted audience’s gaze, began to hit the screens en masse. This article analyses those cases of Soviet films in which meanings connected to the public and social sphere are overlaid on nudity.Язык советского кинематографа, существенной препоной в развитии которого была (по крайней мере, с 1930-х) инерция цензуры и подчинение эстетики идеологии, почти до конца советской эпохи не выработал собственной эстетики наготы. Каталог доперестороечных советских лент, содержащих более или менее откровенные образы обнаженного тела, весьма ограничен, и охватывает, в зависимости от принятого определения "обнаженного", от одного до нескольких десятков фильмов. Ситуация сильно меняется в горбачевскую эпоху, когда углубляющийся плюрализм общественного дискурса и слабеющее давление цензуры сказываются на ускоренном поиске кинематографом всего упущенного по отношению к западной киноэстетике. В результате обнаженные тела и отдельные их части, особо привлекающие зрительский глаз, в массовом порядке начинают попадать на киноленты. В настоящем исследовании мы прослеживаем те случаи лент советского перестроечного кино, где на наготу, ее знаки и отсылки к ней накладывается функция носителя значений, связанных со сферой общественного или социального